необычные вещи, если подумать, происходят довольно часто, но я не могу привыкнуть: как мы со старостой съездили в вильнюс, и каждую ночь нарывались на приключения; мы стоим на улице у последнего бара, только что закрывшегося, я, староста, и два литовца, я опускаю глаза, на мне кроссовки паулюса, он босиком, осторожно кладет свои носки на ограду какого-то дома, мимо проходит девушка, не говорит ни слова, забирает его носки, достает из сумочки пакет, как чувак из everything is illuminated, кладет туда носки, все происходит очень медленно, никто ничего не говорит, паулюс улыбается и шевелит пальцами на ногах. следующее отрывочное воспоминание: мы вчетвером долго едем по лесу в такси, среди леса показывается дом, прямо в лесу, как в сказке, мы заходим, курим что-то для нас со старостой революционно новое, паулюс включает музыку, do you truly believe you have a taste in music? - no, я вспоминаю, что нужно вернуть ему кроссовки, только когда мы все стоим на крыльце, рассвет, со всех сторон лес, красивый лес, может, я выдумываю это, но мне кажется, я чувствую наше литовское прошлое, я знаю, что это - мой дом
или как мы с ромой в питере гуляем по английской набережной, и решаем зайти в какой-то подъезд, нажимаем кнопочки на домофоне наугад, и угадываем; в подъезде темно и страшно, потолки такие высокие, что кружится голова, мы заходим в следующий подъезд, и в следующий, и какие они все неожиданно разные
и как я ездила в варшаву, и почти ничего не помню: мы пьем желондкову (желудочная или желудевая?) в восттановленном старом городе (там ужасно, как паркет, притворяющийся деревянным, если вы смотрели he's just not that into you), как мы со саростой приходим в кафе, где работает влад, и это так странно и непривычно, влад в своей обычной одежде сдержанно здоровается, ставит перед нами красивое пиво, подходит к следующему столику, потом мы идем в какое-то кальян место, где к поп-корну за пять копеек дают бесплатное пиво, разговариваем про беларускую мову, мы со старостой отрицаем возможность ее спасти, влад дико расстраивается, и как мы каждую ночь засыпаем в обнимку, а если не спится, идем гулять с собакой-лисой, как нам все время холодно и какие мы пьяные, и как мне каждое утро пробивают дырочку в карточке за выпитый кофе, потому что десятый - бесплатно
и это, несмотря на разницу в полгода, как будто медленно превращается в день рождения влада в вильнюсе, та же карточка с дырочками, и мы тоже засыпаем в обнимку, как мне нравится дома у наташи с максом, как мы курим на кухне миллион сигарет, и каждый говорит что-то такое, с чем остальные согласны настолько, что от удивления даже кивнуть не могут, влад начинает плакать, наташа говорит, что в детстве от самой мысли о том, что можно поехать в амстердам, становилось гораздо радостнее, чем сейчас от поездки туда, как все мы живем в разных местах, но в одинаковых ситуациях, как все остались одни, как и положено, наверно, когда тебе 20 лет, и это, кажется, уже никогда не пройдет, но плачет только влад, потому что у него - пик этого отчаяния, этого осознания, что от тебя ничего не зависит, что невозможно сделать правильный выбор ни в чем, никогда, потому что - ты не знаешь, что будет, и не знаешь, что было бы; а такой пик, конечно, у нас бывает по очереди; мне хочется помочь, успокоить влада, но я понимаю, что успокоение - ненастоящее, успокоение - неправда, и что он, когда плачет, - прав
оман, конечно, - огромное откровение
я начинаю понимать юлю, которая каждое лето гоняла в лагерь (я была в лагере раз в жизни, в 15, сбежала оттуда через неделю); юле нравились чуваки из лагеря, а мне нет, но хеймиш поет со мной регину спектор, том появляется, торжествующий, с бутылкой джина в руках, когда все уже решили, что он не придет, все курят мои оранжевые сигареты, и говорят без умолку, одновременно, и как я отключаюсь на секунду, как будто вижу все со стороны, какие все красивые, когда курят, усталые, какое красивое то, что они говорят, какое бессмысленное, пьяное и красивое, какое безумие - стоять на крыльце ибиса в арабской стране и пить джин из стащенных из ресторана стаканов, я, конечно, клайд из американской трагедии, глупая, самонадеянная, восторженная каждой деталью, удивленная, каждую секунду, когда мне хорошо - удивленная, и как мне не хочется фиксировать это ни в какой форме, как я лениво делаю одну фотографию в омане, только одну, морщусь и откладываю фотоаппарат, потому что фотоаппарат - инструмент несчастных людей, я не уверена, что могу объяснить это, но я в это верю, как том верит в то, что everything happens for a reason, а тагар - в ангелов, и как не важно, верит ли кто-то в ангелов или нет, если они охуенные, как моя циничная натура замолкает, затыкается на эти пять дней, и я сижу на балконе отеля всю ночь, потому что не могу заснуть от нервного осознания внезапной перемены в себе, нежелания говорить смешное или важное, нежелания разгадывать загадки, ездить из города в город, меняться, и если бы правда можно было напоследок, перед смертью, выбрать и пережить какое-то состояние, я бы выбрала такое
питер
читать дальше