вторая книжка Валерия Попова прекрасна настолько, что я лучше вообще ничего не буду о ней говорить. как жалко, что придется ее возвращать!
мне удивительно, что есть люди, которые скучают по школе. мне вообще удивительно, что есть люди, которые привязываются к местам; возможно, впрочем, что места просто олицетворяют для них других людей. в школе не было таких людей, при прощании с которыми мне хотелось бы плакать. ну разве что математица. а вообще, мне скорее хочется в свой маленький уютный университет, учиться, учиться, учиться. в медицинской справке написано: годен к обучению по специальности переводчик, это очень приятно и волнительно. годен! с чего это они делают такие выводы? мне то хочется, то не хочется уезжать. учиться в университете мне хочется постоянно, а вот уезжать... даже не знаю. я ведь, скорее всего, буду жить в одной квартире с совершенно чужим человеком! как это все неправильно. что там за человек будет - тоже вопрос. хорошо бы, чтобы это была совершенно знакомая Катя. ну или, скажем, мне придется ведь что-то есть, а денег у меня много не будет. неужели я буду ходить в магазин и покупать, например, хлеб? хотя я ведь не люблю хлеб. наверно, я буду приходить в магазин и покупать молоко, какао в коробке и зеленый чай. и жвачку. боже мой, я ведь там умру! но зато как интересно будет учиться наконец в университете! не в этой дурацкой школе, которая хороша только тем, что находится недалеко от дома, а в университете, который ты сама выбрала; мне кажется, все должно быть там очень таинственно и серьезно, совсем не так, как в школе. а еще там, наверно, будет библиотека. странная штука - я терпеть не могу все библиотеки, в которых я когда-либо была, кроме маленькой, иностранной. она находится как бы на чердаке обычной большой библиотеки, и там все так по-другому, в углу стоит пианино, и полки, полки, полки с миллионами незнакомых имен, среди которых ты вдруг видишь - Джек Керуак! бабах. или там - Джон Апдайк! тыдыщ! хочется этой радостью с кем-то немедленно, тут же, на месте поделиться, крикнуть: смотрите, ДЖОН АПДАЙК!!! нет, вы видели? вы можете в это поверить?, но приходится, конечно, молчать. в помещении никого нет, кроме меня и библиотекарши, которая is a real character, а как же иначе. это женщина возраста от 20 до 35 лет (точно определить невозможно), ростом менее полутора метров; она заикается так, что ничего кроме "так, так" и "ну-у" из ее слов не разберешь. правда, иногда все-таки угадываются другие слова просто потому, что ты знаешь, что библиотекари их должны произносить, например, "фо-формаля-ар" или там "вз-вз-взнос". кому могло прийти в голову взять ее работать в библиотеку? в любом случае, к тому человеку, которому это пришло в голову, я чувствую огромную симпатию. однажды я видела эту библиотекаршу из окна автобуса, она стояла на остановке в дождевом плаще, раскрыв и держа над собой зонт. день был исключительно жаркий и ясный. ее мне будет не хватать, это уж точно. ее и этой библиотеки на чердаке, на которую надо подниматься по крутой деревянной лестнице. вообще, там как будто все сделано из дерева. деревом и книгами пахнет настолько, что хочется упасть тут же на пол, и лежать так долго-долго, время от времени выкрикивая: "боже мой! Джон Апдайк!", но в основном молча. вот бы можно все это было забрать с собой в Минск! тогда мне бы хотя бы не нужно было боятся. а так... а вдруг там не будет библиотеки? библиотеки ведь обычно бывают в университетах, правда? а вдруг там будет работать какая-нибудь занудная, злая тетка с химической завивкой, вроде моей бывшей училки по чогу? хотя нет, училка по чогу не была злая. но зато она была дважды занудная. как там будет, в этом университете? как это вообще - учиться в университете? что за предметы там будут? боже мой, я ведь ничего не знаю! математики, кажется, не будет - это обидно. зато вроде бы будет философия. и всякая там история языка! и латынь! господи, латынь! всего полгода, но - латынь!!! нет, не могу.
за несколько месяцев болтания непроявленными в моей сумке эти две пленки обрели для меня какую-то волшебность и загадочность, не знаю даже. я ожидала чего-то грандиозного, особенного, а получилось как обычно. не плохо, а как обычно, в этом все дело, еще и половина одной засвечена; не знаю, разочарование огромное
я - вроде бы - не слишком часто утруждаю вас цитатами, но случай совсем уж исключительный, так что, пожалуйста, почитатйте.
Валерий Попов
"Не мне судить, что я за человек, но только одно я знаю твердо: всегда, а особенно в последнее время, я старался жить так, чтобы не причинять людям боли. И в связи с этим мучило меня одно воспоминание, и даже не одно, а два. (...) День рождения у меня поздней осенью, и вдруг получаю я в это время уведомление с почты, что получена на мое имя бандероль. И вот из окошечка в стекле выдают мне небольшой сверток. Разворачиваю, а там вязаные варежки и шарф. И каракули на бумажке: бабка пишет из деревни, что это, значит, мне подарок. Тогда у меня двоюродный брат Игорь гостил, и пришли мы с ним на почту - без шапок, сигареты в зубах - два молодых супермена. И вот на тебе - шарф, почти шаль, и варежки овечьи, с отдельным большим пальцем. И не знаю, как это получилось, только снова мы запаковали их, тут же, и отправили по обратному адресу. Очень смешно нам показалось - что так, сразу. Правда, только вышли мы на улицу, мне что-то нехорошо стало. Представил я, как тащится она на почту и думает: что это, интересно, мне прислали? Приходит - а ей возвращают ее варежки".
"Лифт для меня не просто лифт - это земля обетованная, единственное место, где можно остаться одному, расслабиться, прислониться, закрыть глаза... Еще здесь телефон на одной из стенок. Аварийный. Но через девятку дает город. Отсюда можно звонить по своим делам, по которым не станешь звонить из комнаты, где все так и слушают. Правда, идет лифт секунд десять. Пока снимешь трубку. Наберешь девятку. Еще семь цифр. Пока каждая прожурчит... На разговор остается секунды две. Успеть можно, но с трудом. Разве что с человеком, который уж совсем тебя понимает, кому объяснять долго не нужно, об чем речь. - Алло! Ну как? Нет? Пока! Или: - Вчера тигр был на крыше. Пока!"
"О, как же он жил раньше, думая, что вот рука - это рука, не замечая ее размытости, некоего хилого облачка вокруг нее и вокруг всего остального. И не чувствуя, что вот стол - это не совсем стол, и не только стол, а еще что-то, и как раз этим-то люди еще и живы".
"И вдруг я увидел, что мне наперерез бежит по доскам котенок с вывернутым ухом - тонкое, хрящевое, розовое на свет, с белыми волосками. Ничего, это не больно, - потрясет головой, и ухо сыграет на место. Наверно, где-то близко люди. Я пошел в ту сторону. На мостках сидела женщина с длинными распущенными волосами, крохотной удочкой ловила в канале рыбок и кормила котят. Их вокруг нее шевелилась целая куча, белых, серых, рыжих, еще полуслепых. Тем, кто уже поел, она осторожно выворачивала ухо, чтобы не перепутать".
мне хочется на любую реплику дорогих людей, которых раз-два, обнимать их крепко-крепко и так стоять, стоять, стоять. или, если такой возможности не предоставляется, просто долго, долго тянуть гласные в их именах, аня, аааняааааааааааааа. можно, конечно, и про себя. но про себя - это как в себя: эти имена будто мечутся внутри, эти длинные унылые гласные отдают каким-то страшным, странным эхом, таким, что становится неимоверно себя жалко. буддисты с самого начала знали, что страдание - это плохо, нужно искать источник, бороться и так далее, а не культивировать страдание; откуда они могли это знать? кроме имен, совсем не чувствую в себе никаих слов, только беспомощность, незаконченность, черт знает, что еще, но не слова. идея о том, что душа - это кубик Рубика, как будто держится не только на честном слове; значит, моя сейчас на стадии, наиболее далекой от Правильного Варианта, но это как будто даже не так уж плохо, потому что стадии, еще более от него далекой, не существует. и от этого не то что бы хорошо, но как-то спокойно и тихо. как это Регина пела? today we're younger than we're ever gonna be. все это так точно, так тихо и спокойно, только ветер дует. мне сегодня приснилось, что меня спросили, когда появился мир, а я сказала: в тысяча девятьсот девяносто первом. очень правильно и спокойно, когда же еще. кубик Рубика с этих пор будет к Правильному Варианту только ближе, и ближе, и ближе. а когда Правильный Вариант наступит, снова станет спокойно и тихо, но по-другому. я смогу разговаривать легко, свободно, спокойно и тихо, и улыбаться, когда надо, и шутить так, чтобы улыбались другие. не все, а те, у кого на душе спокойно и тихо, свободно и хорошо. а остальные, может, тоже улыбались бы. или нет. или, может, думали бы о том, что душа - это кубик Рубика, и черт его знает, на какой он сейчас стадии. мое душевное равновесие, хоть оно и временно, во многом обязано Попову, В.
брат одолжил Юле какой-то прекрасный фотоаппарат, честное слово, там такие цвета, такое все, просто не передать. ну правда, хотя выглядит как простой цифровичок. никакой художественной, просто насладитесь цветами и качеством фотографии, на которых я, делала Юля.
меня сейчас совершенно понимает Кейт Нэш, которая очень как-то радостно поет о
i conducted a plan to bump into you most accidentally but i was walking along and i bumped into you much more heavily than i'd originally planned it was - well, embarrassing and i think you thought that i was a bit of a twat
или там
so i went to that party everyone playing kind of arty and i was wearing this dress cause i wanted to impress but i wasn't sure if i looked my best cause i was so nervous but i carried on regardless strutting through each room trying to find you and when i saw you kissing that girl my heart it shattered and my eyes they watered and when i tried to speak i stu-uttered
(скачать можно здесь; интересно, кто-то вообще скачивает все эти песни?)
ну и всякое такое. я, правда, далеко не так весела и жизнерадостна. зато мэр мне недавно торжественно вручил триста с лишним баксов, поэтому я пошла и купила стопочку книжек и журналов. а мама принесла мне печенье "зоопарк". ничего более удивительного со мной в жизни не происходило, честное слово.
ничего более информативного от меня можете не ждать еще месяца три. терпеть не могу лето, зато вот, нашла фотографию. это год назад, и у меня здесь определенно непорядок с носом.
маленький мальчик с мамой заходят в автобус, садятся напротив меня. мальчик прикладывает ладонь к стенке и так так сидит. потом внезапно спрашивает: - мама, а почему автобус теплый? мама отвечает, подумав: - не знаю, сынок. наверное, у него Мотор.
Damien Rice поет: papa went to other lands and he found someone who understands; по-моему, это прекрасно.
иду фотографироваться на визу. меня, значит, сфотографировали, я выбрала из двух совершенно одинаковых фотографий лучшую, и теперь смотрю, как фотограф замазывает в фотошопе прыщ на мем грустном лбу. и начинаю хохотать. фотограф испуганно оборачивается. вообще, там такая фотография, ооо. я бы вам показала, но сканер подключен к другому компьютеру, и это так до-олго. но когда-нибудь я его подключу и покажу, конечно. это лучше всяких там анекдотов, честное слово.
а вообще, я вовсю прогуливаю школу, говорю людям "пока" на полпути, разворачиваюсь и ухожу, не отвечаю на смс - короче, я девочка, несмотря на то даже, что в коротеньких коричневых штанишках и белых лодочках.
а на этой фотографии, наверно, я выгляжу, как какое-нибудь малолетнее эмо )
For Vera with Love and Squalorв детских учебниках были изображения космоса, но не только. были, конечно, и буквы. очень большие, всего по нескольку на странице. там было сказано: "вселенная бесконечна". я мысленно рисовал продолжение картинок с космосом так, что они становились размером с парту, потом - с классную комнату, и все росли, росли, проникали на улицу сквозь школьные стены, и росли, и растекались во всех известных мне направлениях, полностью покрывали небольшой парк через дорогу от школы, как и саму дорогу, магазин слева от парка, футбольное поле с другой стороны от школы, неровное и без единой травинки, речушку рядом с полем, в которую мяч попадал примерно от каждого второго удара, и так далее, и так далее. но я не помнил, как выглядит дорога, которая отходит от большой, той, что идет мимо парка; я не помнил, как выглядит следующее за магазином здание; я не знал, что было на другом берегу речушки, потому что это что-то было закрыто от моего взгляда высоким забором. тогда картинка космоса зависала, останавливалась, и я так и видел ее: картинка черно-фиолетового цвета со всякими планетами, звездами и неровными краями на чем-то огромном и белом. эта болезненная, вынужденная остановка вызывала во мне жгучую темно-красную обиду, и я отправлялся узнавать, какого цвета дом за магазином, и следующий, и следующий, и куда ведет эта проклятая дорога, и куда ведет та, что начинается там, где заканчивается предыдущая. тот забор, что на другом берегу речушки, я перелезть не смог. изображение космоса увеличивалось медленно, как ребенок, который растет, но очень плохо, в несколько раз хуже, чем дети обычно растут в его возрасте. и я захлебывался в своей обиде, меня мучила невозможность проникнуть за этот чертов забор, я прогуливал уроки и обходил его и то, что он так бережно защищал, бесчисленными кругами; были, конечно, ворота, такие же высокие и угрожающие, как и сам забор, и я колотил в них кулаками, но не получал ответа. с другой стороны, мой космос все-таки разрастался, я в своих исследованиях давно вышел за пределы города, но этот чертов забор, он заключал в себе белое пятно на моей карте, с которым в ней не было никакого смысла, и в итоге я оставил леса, поля и деревни, окружающие город, и сосредоточился на заборе. я проводил у него дни напролет, будто бы, когда время моего глупого пребывания у ворот достигнет какой-то магической цифры, обозначающей количество часов, дней или недель, они передо мной распахнутся. но этого не случалось. несколько раз я просил знакомых мальчишек помочь мне перелезть забор, и мы пытались становиться друг другу на плечи, но эта идея была обречена на провал заранее, потому что забор был раз в десять выше любого из нас. такая несправедливость понемногу сводила с ума; мне было жизненно необходимо проникнуть за этот забор, и мне никто не запрещал, меня никто не прогонял; самое обидное было то, что мне просто не отвечали. сейчас мне кажется, это было похоже на то, когда пытаешься разговаривать с Богом - а он молчит. ты говоришь ему: Господи, я не могу разобраться, что из этого правильно, я совсем запутался, помоги мне; а он молчит. ты говоришь: Боже, пожалуйста, можно папа перестанет пить; а он молчит, и папа не перестает. в конце концов не остается ни злости, ни обиды, а остается что-то такое, что я не знаю даже, как называется. ощущение, как будто из твоего тела достали кости. да, именно так.
не существует правильного решения и неправильного решения; существует решение, которое не повлечет за собой ниаких нежелательных последствий, и решение, которое их повлечет. нежелателные последствия, в свою очередь, могут повлечь за собой как приятные, так и неприятные вам события; о приятных говорить нет смысла, а неприятные обычно бывают неприятны только до какого-то момента, а потом либо оказываются вам на руку, либо забываются. это довольно примитивно, но работает. это как веточка сознания Джона Апдайка, которая в конце концов... как и все. не знаю, у меня не получается сказать. Джон Апдайк влияет на меня слишком, так, что это даже настораживает. эти идиотские рассказы, ровно по откровению в каждом. нет, я так не могу. я знаю, что в них нет никаких откровений - мне кажется, я знаю - мы придумываем откровения сами и сами заталкиваем их в эти рассказы, хотя ничего не сходится и все такое; я все думаю, насколько же, должно быть, удивляются писатели, когда читают у критиков о своих метафорах и аллюзиях. мне кажется, я вижу происходящее одновременно со стороны и своими глазами. важно ли разгадать, что за метафора там была на самом деле, стоит ли у кого-то спрашивать? нужно ли остаться со своим представлением и обращаться с ним так, как будто оно - настоящее? я сильно склоняюсь ко второму, но наблюдаю у людей вокруг какое-то безумное желание докопаться до правды, которое во мне, кажется, напрочь отстутсвует. "в этой книге написано о том, о чем не написано больше нигде" (я уныло зеваю). в общем, в книжках о муми-троллях, пожалуй, тоже написано об уникальных событиях. почему вещи становятся важными и ценными только после того, как происходят? кто-нибудь знает?